March 7, 2018 | Posted by galyamorrell  on March 11, 2018

 

 

Когда я была ребенком, я выучила грузинский язык, потому что он мне показался самым красивым на свете. Я выучила грузинский задолго до того как выучила английский, испанский, французский, немецкий или калаалиссут.

 

Грузия была моей Землей Обетованной. Так же как эскимосы из Монголии и Сибири шли в темноте по дрейфующим льдам к неведомой, но любимой Гренландии, так и я, шестилетним ребенком, влюбившись в грузинскую речь, еще не видя Грузии, добыла правдами и неправдами самоучители грузинского языка и научилась читать. Я читала ვეფხისტყაოსანი — Рыцаря в Тигровой Шкуре, по слогам, так же медленно как мои одноклассники читали «Мама Мыла Раму». Но каждое новое слово вело в неведомое, недоступное, недостижимое и прекрасное — это было Предчувствие. И как всегда, оно меня не обмануло.

 

В 12 лет Грузия открылась мне как страна. Я пришла в нее пешком. По Военно-Грузинской Дороге, из Теберды. По прямой это 78 км, но я не шла по прямой. Это была моя самая первая экспедиция и первая любовь, которая не может сравниться ни с одной другой из моих детских влюбленностей. Моя первая любовь была Страна.

 

Если бы не было Грузии, то не было бы потом ни Арктики, ни Северного Полюса. Никогда. Я могу сказать об этом с полной уверенностью.

 

Грузия взяла меня, как сироту. Моему счастью не было предела. Все, чего мне не хватало в жизни как ребенку, вынужденно живущему вдали от родителей, дала мне грузинская земля. «Моя семья». «Моя земля». «Мы». «Я». Все то, к чему я мучительно не могла найти ключ в пустой холодной квартире в центре Москвы, открылось легко — как дуновение ветра — в грузинских деревнях, в Джуте, в Сно и в Кобулети.

 

В 21 год я улетела в Мадрид. Уже умер Франко, Долорес Ибаррури — Пассионария — бабушка моего жениха Рубена, и Король Хуан Карлос вернулись из изгнания. Началась другая жизнь. Совсем другая. Но каждое лето, я возвращалась домой. В Джуту, в Сно, в Кобулети. К моим друзьям, к моей семье, которая не судила меня строго, несмотря на все мои ошибки и промахи. Моя семья была умнее меня.

 

А потом была война.

 

Телефоны перестали отвечать. Я посылала конверты из Мадрида, из Нью-Йорка, из Осло, и потом — из Гренландии. Они шли в никуда. Наверное так умирает любовь. Первая любовь.

 

За исключением того, что она не смогла умереть.

 

Ночами, долгими полярными ночами, когда за тонкой стенкой палатки ревел арктический ветер и скулили песцы, я мечтала о ней, о своей первой любви. Я снова видела ущелье Кодор, Клухорский Перевал, с высоты которого я впервые увидела Грузию.

 

Три года назад, когда солнце в нашей деревне скрылось за ледником на следующие четыре месяца, я подумала: а что, если следующей зимой, когда снова зайдет солнце, я перееду — всего на один сезон, на одну полярную ночь, — в Джуту, Сно или Кобулети? Что если я проживу там зиму? Только одну? Что случится?

 

Я видела сны. Цветные сны в черную полярную ночь.