IceB

May 1, 2015 | Galya Morrell

Слишком холодны, слишком далеки они от нас.

Приблизиться к ним мы не можем.

Мы не можем дотянуться до них, не можем коснуться рукой.

Они находятся за пределами очевидного.

Ничто не связано с ними.

Они – чужие.

То есть они есть, и их – нет. Они сами по себе, а мы – сами. Мертвой хваткой вцепившись в поручни бешенно несущейся по кругу карусели тревог, желаний и сомнений, мы думаем только обо одном, как бы не упасть, как бы не сорваться, как бы уцепиться покрепче, когда все провалится под ногами. У нас нет времени взглянуть даже на небо – хотя оно рядом, рукой подать. Что нам - айсберги?

Но у каждого человека, хотя бы раз в жизни, появляется шанс: соскочить с карусели. В один прекрасный день, после многих лет жизни на Манхэттене, в городе, который никогда не спит, началась моя вторая жизнь - в ледяной пустыне, среди дрейфующих льдов, среди айсбергов, которые тоже никогда не спят. Сотни километров я проехала на собачьей упряжке, тысячи - прошла на маленькой открытой лодке, а сколько прошагала пешком – мне уж не сосчитать. Я жила среди айсбергов, танцевала, и любила среди них.

Айсберги напоминают: «Ты слаб – маленький, голый человек. Лиши тебя кокона, в которым ты привык жить, и у тебя не останется ничего, кроме твого тела и базовых инстинктов, благодаря которым ты можешь принять жизнь такой, какая она есть и адаптироваться. Или не принять и - умереть.»

В процессе этой адаптации ты быстро теряешь гордыню и предрассудки, зато обретаешь утраченное: издавна присущие зрение, слух, и способность видеть вещи, скрытые за горизонтом. Ты узнаешь, как не бояться смерти. Ты видишь: она рядом, протяни руку и дотронешься. Но нет границы между жизнью и смертью – есть лишь один их вечный круг. Есть одна вечная жизнь, в которой нет нет ужаса и нет отчаяния – потому что нет страха.

На холоде, среди айсбергов очень быстро расстаешься с иллюзиями. И так же быстро врастаешь в новые. Здесь нет суши, а «твердь» по которой ходишь – это дрейфующий лед. Здесь нет ночи и дня в привычном понимании слова. Здесь нет границы между миром человеческим и животным. Здесь женщина-нерпа выходит замуж за песца, и у них рождается китенок, который до поры до времени плавает с ледяном тазике. Но лишь до поры до времени...

В мире айсбергов нет границы между реальностью и иллюзией. Непонятно: ледяные крепости плывут мимо тебя или ты сам плывешь мимо крепостей, которые то ли реальность, то ли мираж? Все сущее - лишь отражение отражения. В айсбергах, в осколках охотничьих зеркал, в полынье где живет нерпа.

Здесь, как в любой пустыне, ощущаешь великое присутствие истины,

«правды жизни». Правды, которая одновременно – мираж. Истина, как айсберг, удаляется по мере приближения к ней. Все - игра света, тени, озона и низких температур.

Среди айсбергов, я научилась доверять своему телу больше, чем разуму. Тело – куда более точный, надежный и честный инструмент, чем логика или «цивилизованный рассудок». Тело не обманывает, в то время как разум легко может солгать и ввести в заблуждения как меня саму, так и окружающих.

Ум - вершина айсберга, плывущего по морю. Основная его часть не видна, и только верхушка возвышается над водой. Мы исходим из того, что все, что мы делаем из соображения ума и логики - правильно, однако забываем о том, что наш верхний ум – лишь верхушка, малая производная от нижнего, невидимого, состоящего из основных инстинктов.

Айсберги кажутся безжизненными и стерильными, но на самом деле каждый из них - это густонаселенный небоскреб, обитатели которого здесь рождаются, вырастают, влюбляются, производят себе подобных, старятся и умирают. В каждом плавучем доме живут миллионы живых существ – от железной бактерии и снежной хламидомонады до белых медведей и нерп. Из своих «пентхаузов», верхних этажей айсбергов, люди - полярные экимосы - следят за ходом морских зверей и ищут ориентиры в хаосе замерзшего, но вечно движущегося льда, определяя по нему сезоны и годы.

Айсберги, как динозавры или шерстистые мамонты, приходят издалека. В момент рождения, каждому из них уже многие сотни тысяч лет. Сам процесс рождения – это драматическое, порой брутальное и всегда длительное действо: расставание с Матерью-Ледником может продолжаться до 6 лет. Обретя свободу, они проплывают колоссальные дистанции – нередко достигая широты Нью-Йорка.

Побитые ветрами, разъеденные соленой водой, прожженные солцем, они исчезают, не оставляя следа. Одни уходят постепенно, другие – мгновенно, столкнувшись с другим айсбергом или с сушей, а некоторые, найдя убежище в холодном море, живут долгую жизнь – по продолжительности сравнимую с человеческой. Пока они плывут, они дышат – как киты. Пузырьки древнего кислорода улетают в в небо, расчерченное самолетами, и растворяются в нем.

Природа - великий архитектор, наделенный беспримерной смелостью создавать шедевры, обреченные на исчезновение. Айсберги расстают и станут водой. Ничего, абсолютно ничего, не останется в конце – ни следа, ни дымка. Ни чертежей, ни самих шедевров.

Но не так ли обстоит дело и с нами – людьми? Денно и нощно, время, стихии, страсти, гравитация работают над нашими телами, медленно разрушая их до

основания. Пересекая широты и мередианы, люди, так же как и айсберги, движутся к поворотному пункту, за которым лежит неизвестное. Кому-то этот поворот видится как финал, а кому-то – просто как кульминация в нашей трансформации.

Чем дольше и дальше я путешествовала в стране айсбергов, тем больше я думала о нашем сходстве с ними. Молодые, жизнерадостные, дряхлые, элегантные, распутные, пафосные, кичливые, белые, голубые, красные, черные, оранжевые, – все они разные, и у каждого своя история. Нет идеального айсберга, как нет идеального человека.

Некоторые были не больше машины. Другие – как средних размеров универмаг. Третьи были выше небоскребов и шире некоторых независимых стран, в которых я когда-то жила.

Одни напоминали мавританские крепости, другие – небоскребы Манхэттэна, третьи - индустриальные склады Техаса, а четвертые - космические корабли будущего. Одни были увенчаны минаретами, другие – луковками, а еще другие – гигантскими солнечными батареями. Штормовые ветра и подводные течения проложили между ними улицы и проспекты, и соединили ледяными акведуками, - всего лишь на мгновение, чтобы в следующий миг выстроить новый архитектурный ландшафт, оставив от прежнего ледяную руину.

В какой-то момент я начала давать имена тем айсбергам, которых я знала. Я думала: “Они исчезнут, но имя напомнит нам их историю. И история станет легендой”.

Чем дольше я смотрела на айсберги, тем больше я думала о нас – людях. Мы земные по своей природе. Мы можем жить, как мыши или птицы – в норах или гнездах, целыми колониями, на голове друг у друга. Мы можем вести самоуничтожительные войны за кусочек земли, за кусочек скалы, расплачиваясь за это тысячами жизней. Но сегодня, когда население Земли достигло 7 миллиардов и когда береговая линия медленно, но верно отступает, настало время спросить себя: где жить, а главное – как жить?

Мы земные, но мы состоим на 90% из воды. И айсберги – наши живущие ныне предки. Плоть айсбергов гораздо древнее нашей, человеческой. Она несет в себе генетическую память о том, что было задолго до нашего рождения. Мы, люди, обязаны айсбергам нашим собственным существованием. Мы, если захотим, можем говорить с ними, читать их как книгу, но у нас, несущихся на безумной карусели по кругу, нет времени читать книги, а уж тем более книги мудрости льда, покрытые пылью времени.

Мы слепы, живущие в коконе. Мы не способны заглянуть за горизонг. Мы не можем увидеть будущее, - ни ближайшее, ни отдаленное. Мы смотрим не в небо, а только под ноги. И нет нам нужды узнать, какие они - айсберги.